Пляска наташи у дядюшки какие свойства натуры вызывают восхищение

Над образом каждого своего героя Толстой работал очень тщательно, продумывая внешность персонажа, характер, логику поступков. Особенно много внимания уделил автор своей любимой героине – Наташе Ростовой, прототипом которой были сразу две женщины: Софья Андреевна, жена писателя, и ее сестра, Татьяна Берс, очень дружившая с Толстым, поверявшая ему все свои тайны. Она замечательно пела, и А. А. Фет, завороженный ее голосом, посвятил ей стихотворение “Сияла ночь.

Луной был полон сад…”. Лучшие черты этих неординарных женщин нашли свое

отражение в образе Наташи.
Сцена, когда после охоты Наташа с Николаем и Петей поехали к дядюшке, дает новые штрихи к портрету Наташи, рисует ее с новой, неожиданной стороны. Мы видим ее здесь счастливой, полной надежд на скорую встречу с Болконским.
Дядюшка был небогат, но в его доме было уютно, может быть, потому, что хозяйством занималась Анисья Федоровна, экономка, “толстая, румяная, красивая женщина лет сорока, с двойным подбородком и полными, румяными губами”. Приветливо и ласково глядя на гостей, она принесла угощенье, которое “отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой”.

Все было очень вкусно, и Наташе было жаль только, что Петя спит, а ее попытки разбудить его бесполезны. “Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки”.
Наташа была восхищена звуками балалайки, раздававшимися из коридора. Она даже вышла чуда, чтобы лучше их слышать: “Ей так же, как грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести”. Но когда заиграл на гитаре сам дядюшка, восторгу Наташи не было предела: “Прелесть, прелесть, дядюшка! Еще, еще!” И она обняла дядюшку и поцеловала его.

Ее душа, жаждавшая новых впечатлений, впитывала в себя все прекрасное, что встречалось ей в жизни.
Центральным местом эпизода стала пляска Наташи. Дядюшка предлагает ей сплясать, и Наташа, переполненная радостью, не только не заставляет себя упрашивать, как это сделала бы любая другая светская барышня, но тут же “сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движенье плечами и стала”. Николай, глядя на сестру, немного боится, что она сделает что-то не так. Но этот страх скоро прошел, потому что Наташа, русская духом, прекрасно чувствовала и знала, что надо делать. “Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, – эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, – этот дух, откуда она взяла эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить?

Но дух и приемы были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка”. Пляска Наташи восхищает всех, кто ее видит, потому что Наташа неразрывно связана с жизнью народа, она естественна и проста, как народ: “Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке”.
Восхищаясь племянницей, дядюшка говорит о том, что ей нужно выбрать жениха. И здесь тональность отрывка несколько меняется. После беспричинной радости наступает раздумье: “Что значила улыбка Николая, когда он сказал: “уж выбран”?

Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял этой нашей радости. Нет, он бы все понял”.

Да, тот Болконский, которого создала в своем воображении Наташа, все понял бы, но суть в том, что она не знает его по-настоящему. “Мой Болконский”, – думает Наташа и рисует себе не реального князя Андрея с его непомерной гордыней и оторванностью от людей, а идеал, который она выдумала.
Когда за молодыми Ростовыми приехали, дядюшка попрощался с Наташей “с совершенно новой нежностью”.
По дороге домой Наташа молчит. Толстой задает вопрос: “Что делалось в этой детски восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это все укладывалось в ней?

Но она была очень счастлива”.
Николай, который душевно так близок ей, что угадывает ее мысли, понимает, что она думает о князе Андрее. Наташе так хочется, чтобы он был рядом, проникся бы ее чувствами. Она понимает, что это был самый счастливый день в ее жизни: “Я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь”.
В этом эпизоде мы видим все очарование души Наташи, ее детскую непосредственность, естественность, простоту, ее открытость и доверчивость, и за нее становится страшно, потому что ей только еще предстоит встретиться с обманом и предательством, и никогда уже ей не испытать тот душевный подъем, который приносил радость не только ей, но и всем окружающим ее людям.

   Л.Н. Толстой известен не только как гениальный писатель, чьи произведения давно вошли в золотой фонд русской классики, но и как самобытный философ, который пытался разобраться в проблемах бытия. Всемирно известна его статья «Исповедь», посвященная поиску смысла жизни.

    В период создания «Войны и мира» Толстой разрабатывал главный критерий «положительности» героя. По мнению писателя, персонаж только тогда становится положительным, когда встает на путь, ведущий к сближению с народом. 

    Этот путь проходят в романе все герои. Не является исключением и любимая героиня писателя Наташа Ростова. 

    С простым народом она сталкивается во множестве эпизодов. Одним из самых ярких является эпизод гостеприимного приема детей Ростовых их дядюшкой в деревне Михайловке. В это время Наташа уже было обручена с князем Андреем, который пребывал за границей на лечении. 

    Толстой рисует свою героиню как гармонично развивающуюся личность, у которой находятся в равновесии и физические, и душевный силы. Уже из первых строк седьмой главы мы узнаем, что дядюшка называет Наташу «графинюшкой». Но он не вкладывает в это слово какой-то пренебрежительности, а, на мой взгляд, подчеркивает разницу между условиями ее и его жизни. Когда она верхом подъезжает к дому дядюшки, он начинает менять свое отношение к ней. «Вот так графиня молодая… День отъездила, хоть мужчине впору, и как ни в чем не бывало!» – скажет он потом . 

    Отношение Наташи к простому народу проявляется уже в начале 7-ой главы. На молодую графиню сбегается посмотреть вся дворня, вслух высказывая свое мнение о ней. При этом Наташа не выражает недовольства или гнева по поводу невоспитанной челяди. 

    Далее, когда все трое Ростовых располагаются в кабинете дядюшки, следует еще одна, казалось бы, незначительная сцена, очень ярко дополняющая образ Наташи: «Немного погодя дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что это тот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном». 
    Этот эпизод позволяет нам понять, что героине не чуждо ничто народное. Она, попадая в такую обстановку, может органично с ней сливаться. 

    Наташе нравится все, что она видит. Она пробует то, что приготовила Анисья Федоровна. Ей «так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки».

    Следующая сцена, показывающая близость Наташи Ростовой к народу, – это сцена игры на балалайке Митьки- кучера. Услышав звуки «Барыни», она раз сто просит кучера снова сыграть эту мелодию, сопровождая игру восклицаниями «отлично», «прелесть». 

    Искренность ее мнения подчеркивается примечанием писателя о реакции на звуки балалайки Николая Ростова. Он «с некоторым невольным пренебрежением» сказал «хорошо, «отлично», «как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки». Таких чувств не могла испытывать Наташа. Она, напротив, упрекнула брата за тон, в котором он высказывался.

    Кульминационным моментом эпизода является сцена танца Наташи под гитару. Толстой пишет: «Где, как, когда всосала в себя из этого русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой–француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы…? Но дух и приемы эти были те самые… русские, которых и ждал от нее дядюшка». Увидев это, Анисья Федоровна прослезилась, «глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей… графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке».

    Помимо «мысли народной», которая получает развитие в данном эпизоде, намечается здесь и «мысль семейная», которая найдет воплощение в конце романа. Она проявляется в размышлениях Наташи о ее будущем муже Андрее Болконском, о том, как он отнесся бы к такому сближению с народом. Героиня приходит к заключению, что князь Андрей, бесспорно, одобрил бы такое поведение Наташи.

    В эти рассуждения Наташи Ростовой Толстой вкладывает мысль о том, что супруги должны жить и мыслить одинаково. Такого единения Наташа добьется только в браке с Пьером Безуховым, чьи жизненные идеалы были близки идеалам Наташи. 

    Таким образом, мы с полной уверенностью можем сказать, что в данном эпизоде Наташа Ростова гармонично сливается с народом, его духом и традициями. А это, по мысли писателя, приносит огромное счастье, подтверждением чего станут размышления Наташи на обратном пути из дядюшкиной деревни: «.. Никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь».

Эпизод «У дядюшки: пляска Наташи»» (т. 2, ч. 4, гл. 7)

ЗАДАНИЕ №6

Прочитать отрывок из главы, ответить на вопросы Выразительно прочитайте эпизод «Пляска Наташи» Какие свойства натуры Наташи вызывают восхищение автора? Передайте с помощью слов писателя, комментирующих поведение героини, ее душевное состояние. Отчего ее лицо становится серьезным, зачитайте отрывок.

Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой-нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.

– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.

– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.

– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.

– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.

– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.

– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…

– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.

– Посмотри-ка, Анисьюшка, что струны-то целы что ль, на гитаре-то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.

Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.

Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у-ли-и-ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало все существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически-твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть-чуть что-то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что-то.

– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?

Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из-за ней еще другие лица… “За холодной ключевой, кричит: девица постой!” играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.

– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.

– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.

Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.

Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pasdechale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.

Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.

– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!

– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.

– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.

– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: “уж выбран”? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы все понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что-нибудь.

Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.

Как со вечера пороша

Выпадала хороша…

Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого-то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.

В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.

Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.

– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: “Как со вечера пороша”.