Какой принцип содержится в теории п фейерабенда

Анархизм теоретических построений Пола Фейерабенда — двоякого рода. Первый его аспект — обозначим его как «внутринаучный» — выражается в интерпретации истории науки в качестве «увеличивающегося океана взаимно несовместимых альтернатив».

Второй — условно назовем его «мировоззренческим» — касается идеи принципиальной равнозначности всех форм познания и вытекающей отсюда критики идеологии сциентизма.

Остановимся на обеих составляющих подробнее.

Что касается проблем научной методологии, то фактически Фейерабенд здесь рассуждает в русле тех идей, которые были сформулированы Т. Куном и К. Поппером. Развитие науки не есть линейное восхождение к Истине: новая теория не надстраивается над старой в результате обобщения новых эмпирических данных, как на том настаивали представители логического позитивизма. Апелляция к опыту как универсальному критерию научности несостоятельна — нечто становится «фактом» лишь в контексте определенной теории (постулат «теоретической нагруженности фактов»).

Таким образом, в неприятии эмпиризма Фейерабенд един с постпозитивистами. Однако если для Т. Куна некумулятивное развитие знания характерно для «экстраординарной» науки (период научной революции) и несоизмеримы именно «парадигмы», а не научные теории как таковые, то Фейерабенд исходит из того, что ситуация методологического хаоса нормальна на всех этапах формирования науки. Анархизм «не только возможен, но и необходим» для прогресса научного знания, так как попытки жесткого методологического нормирования науки, по мысли философа, превращают ее в догму, фактически уничтожает. Отсюда знаменитый лозунг Фейерабенда: «допустимо все!».

В науке гораздо меньше порядка, чем мы склонны думать, — таково убеждение большинства постпозитивистов. Тем лучше! — добавляет Фейерабенд. Релятивизм в его глазах не досадное упущение, но подлинно залог научного прогресса. На базе обширного исторического материала философ стремится продемонстрировать, что своим успехам наука зачастую обязана не следованию Методу, но, напротив, систематическому его нарушению.

В этом контексте может быть понят предлагаемый Фейерабендом принцип контриндукции, подразумевающий выдвижение противоречащих устоявшимся теориям и имеющимся наблюдениям гипотез. Таким образом, наука, по мысли исследователя, нуждается не столько в консенсусе, сколько в конфронтации и взаимной критике противоборствующих теорий.

При этом Фейерабенд не разделяет основных положений критического рационализма К. Поппера, в частности его убежденности в том, что теорию нельзя доказать, но можно убедительно опровергнуть. По мнению Фейерабенда, отказ от теорий, опровергаемых ссылками на наблюдаемые факты, привел бы к упразднению всей науки. Фальсификационизм не подтверждается реальной практикой исследовательской деятельности: обилие критики не делает теорию несостоятельной — даже самые безумные идеи могут приносить плоды.

Таким образом, по мысли Фейерабенда, появление новой теории не есть следствие кризиса прежней модели описания. Для иллюстрации механизма их появления Фейерабенд использует позаимствованный им из биологии термин «пролиферация» — будучи логически независимыми, теории «множатся», подобно размножению клеток.

Таковы в первом приближении ключевые идеи эпистемологической теории Фейерабенда. При этом, как нами было отмечено, «анархизм» философа распространяется также на проблему взаимоотношений науки с другими формами духовной культуры.

Фейерабенд — ярый антисциентист, его критика направлена, в первую очередь, на позитивистскую идею «смеянемости» форм познания, в соответствии с которой религию вытесняет философия, ее, в свою очередь, делает излишней наука. Развитие здесь понимается как «снятие» — наука фактически упраздняет все иные способы освоения реальности, «теология» и «метафизика» объявляются пройденным этапом в интеллектуальной эволюции человечества. Тем самым отношения «научного» и «не-научного» строятся на принципах взаимоисключения, а наука оказывается одновременно «окончательным состоянием человеческого ума».

Тем самым идеология сциентизма предполагает жесткую иерархию, Фейерабенд же настаивает на самоценности.

Он солидарен с постпозитивистами в отношении несоизмеримости научных парадигм, однако этим не ограничивается: не только невозможно однозначно сопоставить физические модели на предмет «истинности» одной и «ложности» другой, но и в принципе ошибочно считать науку привилегированной формой доступа к Истине, а также возводить непреодолимые барьеры между «рациональным» и «нерациональным», эпистемой и доксой.

Наука, с точки зрения философа, не имеет абсолютного приоритета перед религией или магией в деле объяснения устройства мироздания. При этом, сама того не замечая, наука все более начинает походить на мифотворчество.

Фактически общепризнанной считается идея того, что миф налагает запрет на проблематизацию базовых допущений предлагаемой «картины мира». В этой связи Фейерабенд стремится показать, что в науке не в меньшей степени табуировано вопрошание исходных посылок теории, при этом все то, что не поддается объяснению средствами современной «науки», лишается онтологического статуса. Наука, убежден философ, догматична и нетерпима к критике; санкционируемая государством, она насаждается как единственно правильная модель описания реальности.

Позиция же Фейерабенда такова, что «наука обладает не большим авторитетом, чем любая другая форма жизни. Ее цели, безусловно, не важнее тех целей, которым подчинена жизнь в религиозных сообществах или племенах, объединенных мифом. Во всяком случае, эти цели не должны ограничивать жизнь, мышление, образование членов свободного общества, в котором каждый человек должен иметь возможность формировать свое собственное мышление и жить в соответствии с теми социальными убеждениями, которые он считает для себя наиболее приемлемыми» [6, С. 300].

Таким образом, известный призыв Фейерабенда поставить на голосование вопрос о принудительном обучении наукам в школе проникнут гуманистическим пафосом: изъятие наук из системы общего образования должно, по мысли философа, способствовать формированию свободной личности, не отягощенной «научными» предубеждениями.

В результате можно говорить о том, что провозглашение принципа научного плюрализма — признание легитимности различных познавательных стандартов в науке — оборачивается у Фейерабенда методологической анархией, а отказ от идеала «строгой науки» — отрицанием требований научной рациональности. Присущие позитивистской философии притязания на Истину в последней инстанции сменяются сентенциями в духе «разоблачений сциентизма».

При всей неочевидности данных выводов философа нельзя не отметить тот факт, что ряд направлений современной социальной эпистемологии развивается в перспективе, схожей с той, которая была заявлена Фейерабендом.

В частности, он утверждает, что в качестве «форм жизни» могут равно выступать и заговаривание воды, и работа в области теоретической физики.

Этот мотив — «не-специфичность» науки в ряду других видов практической деятельности, как представляется, один из важнейших для ряда направлений современной социальной эпистемологии. Отметим этнометодологию Г. Гарфинкеля, этнографию науки К. Кнорр-Цетинои и Б. Латура, case-studies Д. Блура.

Так, родоначальник этнометодологии Гарфинкель в своих работах приходит к заключению, согласно которому исследовательская деятельность, скажем, медицинского института подчиняется деятельности, посредством которой гарантируется жизнеспособность клиники как организации сферы услуг [2, С. 201]. Предполагается, что работа медицинских учреждений подчинена врачебной и одновременно исследовательским задачам. Гарфинкель же настаивает на том, что научная деятельность — это такая же практика, как и другие порядки больницы: научный отчет есть элемент повседневной клинической рутины, т. е. не описание («научное»), но структура ее воспроизводства.

Таким образом, вывод схож с рассуждениями П. Фейерабенда: наука, в первую очередь, озабочена поддержанием своей институциональной деятельности как таковой и далеко не всегда заинтересована в поиске Истины. Тем самым наука лишается своего привилегированного статуса, начинает рассматриваться сквозь призму породивших ее социально-культурных реалий.

Можно утверждать, что такова в целом ориентация современной эпистемологии на изучение науки как практики: не в плане «практического применения» или «эмпирического характера проверки ее результатов», но как социальной практики. На уровне исследовательского подхода здесь очевиден переход от идей интернализма — рассмотрения логико-методологической составляющей науки — к экстернализму. Интерес специалистов-эпистемологов все больше смещается в сторону рассмотрения деятельности по получению нового знания и закреплению за ним статуса «научного». Проблематизируется сама возможность познания чего-либо вне определенной социальной практики использования тех или иных методов, систем описания.

В этой связи можно сослаться также на социальную феноменологию П. Бергера и Т. Лукмана. Lebenswelt, утверждают они, есть смысловой фундамент всякого теоретического знания, а посему необходима не столько формальная и процедурная строгость научных методов, сколько выяснение их обусловленности «пред-данным миром» (термин Э. Гуссерля). В этой ситуации жесткое противопоставление науки и не-науки утрачивает абсолютный характер.

Еще одна очевидная параллель — связь теории Фейейрабенда с постмодернистской философией. Во многом общей для них является идея «фабрикации фактов»: научное открытие не обнаруживает природную зависимость, но создается самой практикой исследования. Такова перспектива науки как «стройплощадки», а не подвалов с мумифицированными «законами» [4], в интерпретации Б. Латура и К. Кнорр-Цетиной.. При этом анализ «жизнедеятельности племени ученых» (выражение Кнорр-Цетиной) предполагает рассмотрение не только деятельности самих носителей экспертного знания, но и всех вспомогательных служб науки — от производителей оборудования до издателей, — все они равно создают науку.

Тем самым проблемы науки зачастую лишаются реального предметного содержания, рассматриваются как продукт лингвистической практики. Еще один характерный пример в этой связи — подход американского психолога К. Джерджена. Описывая специфику разрабатываемой им теории социального конструкционизма, он пишет: «Все, что психология сводит к ментальным началам, конструкционисты объясняют микросоциальными процессами» [3, С. 48]. То есть, согласно его точке зрения,психологическая наука не столько описывает реалии душевной жизни, сколько формирует поведение индивида в соответствии с определенными ярлыками, конструирует «психическое» посредством собственного теоретизирования. «Гнев», «любовь», «пессимист» и т. п. — все это «репрезентативные формы конструирования личности» в рамках определенных социокультурных координат.

Наука имеет конвенциональную природу. Задача эпистемологов, пишет К. Джерджен, понять природу этих «соглашений».

Подводя итог, можно утверждать, что в работах австро-американского исследователя получают свое дальнейшее развитие многие идеи постпозитивизма (антикумулятивная модель развития науки, идея несоизмеримости парадигм, теоретической нагруженности фактов и др.). Вместе с тем, Фейерабенд радикализирует их, пытаясь деконструировать не только идею единства научного метода, но и развенчать западную науку как вершину человеческого знания. Тем самым теория Фейерабенда сближается с философией постмодернизма и рядом направлений современной социальной эпистемологии.

Литература:

1.                Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. — М.: Медиум, 1995.
2.                Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. — СПб.: Питер, 2007.
3.                Джерджен К. Социальный конструкционизм: знание и практика. — Минск: БГУ, 2003.
4.                Латур Б. Надежды конструктивизма // Социологиявещей: Сб.статей / Под ред. В. Вахштайна. — М.: Территория будущего, 2006. С. 365–389.
5.                Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. — М.: Прогресс, 1986.
6.                Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания. М.: АСТ, 2007.